Ефим Меламед
Не только памятник

К истории «Русско-еврейского (идиш) словаря»

Август 2018
История
Версия для печати


В начале 1965 года на адрес президента Академии наук УССР академика Бориса Патона (кстати, и сегодня в свои без малого сто лет по-прежнему возглавляющего высшую научную организацию Украины) поступило письмо от главного редактора журнала «Cоветиш геймланд» Арона Вергелиса. Письмо это, по всей видимости, не сохранилось, но о его содержании мы можем узнать из записки самого Патона секретарю ЦК КПУ (и будущему академику, директору Института истории АН УССР) Андрею Скабе, датированной 12 февраля того же года:


Секретно

экз. № 1


ЦК КП УКРАИНЫ

Тов. Скабе А.Д.


В президиум Академии наук УССР обратился главный редактор журнала «Советиш геймланд» тов. Вергелис с просьбой передать из спецфондов Государственной публичной библиотеки АН УССР часть рукописей (литературоведческого, языковедческого и фольклорного характера) бывшего кабинета еврейской культуры АН УССР, которые можно было бы использовать в журнале «Советиш геймланд».


Принимая во внимание, что вышеупомянутые материалы по рекомендации КГБ при СM УССР в свое время были изъяты и переданы в спецфонд Государственной публичной библиотеки АН УССР, Президиум АН УССР обратился к зам[естителю] председателя КГБ при СМ УССР тов. Шульженко Б.С. о возможности передачи части этих фондов журналу «Советиш геймланд». Комитет государственной безопасности при Совете Министров УССР рекомендовал Президиуму АН УССР для разрешения этого вопроса обратиться в ЦК КП Украины.


Президиум Академии наук Украинской ССР просит Ваших указаний по данному вопросу.


Президент Академии наук УССР Б.Патон [1]


На записке имеется помета, что «ответ т. Патону Б.Е. дан», и, судя по резолюции адресата (на отдельном листке), в ЦК сочли передачу еврейскому журналу запрошенных материалов нецелесообразной.


Записка академика Патона в ЦК КПУ. 1965
Центральный государственный архив общественных объединений Украины


Какие именно материалы просил Вергелис, в записке Патона не указано, но, по сообщению профессора Нью-Йоркского университета Геннадия Эстрайха, который в конце 1980-х — начале 1990-х годов работал ответственным секретарем «Советиш геймланд» и был хорошо знаком с некоторыми участниками тех давних событий, главный интерес заключался в рукописи русско-еврейского словаря.


***


Идея этого словаря зародилась еще в начале 1930-х годов в недрах киевского Института еврейской пролетарской культуры (ИЕПК) при Всеукраинской академии наук, а точнее — в его филологической секции, которой руководил видный еврейский филолог Нохем Штиф (1879–1933)[2]. Именно при нем секция приступила к разработке проблем лексикографии идиша, что подготовило почву для создания в дальнейшем русско- и украинско-еврейских словарей.


Составление и публикация таких, а также целого ряда других словарей (обратных еврейско-русского и еврейско-украинского, терминологических словарей идиша и др.) предусматривались резолюциями первой Всесоюзной конференции по языку идиш, прошедшей в столице Украины в 1931 году[3]. К тому времени киевский институт, прежде всего благодаря энергичным усилиям его директора Иосифа Либерберга (1897–1937), выдвинулся на роль ведущего центра по изучению идиша в СССР, опередив соответствующие научные учреждения Москвы и Минска[4].


После смерти Штифа филологической секцией института руководил лингвист и литературовед Эля Гершевич (Илья Григорьевич) Спивак (1890–1950). К середине 1936 года, когда ИЕПК был ликвидирован, секция успела издать словари математических и географических терминов идиша[5]. Разрабатывались и другие аналогичные лексикографические справочники — юридический, ботанический, финансовый и музыкальный, но они так и не увидели свет[6]. Параллельно велась подготовка общего украинско-еврейского словаря, которому, как явствует из редакционной статьи в журнале «Visnshaft un revolyutsye» («Наука и революция»), придавалось особое значение. Из той же статьи мы узнаём, что в филологической секции заинтересовались и русско-еврейским словарем, который составил «тов. М.Герр из Москвы». На момент публикации (весна 1935-го) уже была просмотрена часть предоставленного им материала и намечены основные принципы дальнейшей совместной работы[7].


Эля Гершевич Спивак


Имя Мейера Моисеевича Герра (1891–1938) как лексикографа специалистам неведомо, что и неудивительно — он не являлся профессиональным ученым. Уроженец Риги, Герр получил домашнее образование и в разное время служил учителем, корректором, библиотекарем. В 1906–1911 годах он подвизался в качестве литератора и пропагандиста в рижской организации партии «Поалей Цион», а затем занимался изданием партийных сборников на идише в Вильне и Сморгони. За принадлежность к «Поалей Цион» 21 декабря 1913 года Виленская судебная палата приговорила его к ссылке в Сибирь, где он и встретил февраль 1917-го[8]. Во второй половине 1930-х Герр работал переводчиком в московском издательстве «Дер эмес». Революционное прошлое и членство в Обществе политкаторжан и ссыльнопоселенцев отнюдь не защитили его в эпоху «Большого террора». Свои дни он закончил, будучи приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу за шпионаж — возможно, как выходец из буржуазной Латвии[9].


Судя по всему, рукопись Мейера Герра и послужила основой будущего русско-еврейского словаря, разработка которого, как и его украинско-еврейского аналога, продолжилась в возникшей на руинах ИЕПК новой структуре — Кабинете еврейской культуры (официальное название — Кабинет по изучению советской еврейской литературы, языка и фольклора). Это куда более скромное научное учреждение возглавлялось тем же Спиваком, одновременно руководившим и его филологической секцией (позже — лингвистическим отделом).


В 1940 году на страницах официального печатного органа академии Спивак, ставший к тому времени членом-корреспондентом АН УССР, рассказал, что составление украинско-еврейского словаря закончено, упомянув и о возникавших по ходу дела проблемах («у секции не было соответствующего украинского реестра»), и о направлении дальнейших усилий руководимого им коллектива (по его словам, только что завершенный проект — «первая такая попытка в истории лексикографической работы» — создал «базу для русско-еврейского словаря, над которым секция теперь интенсивно работает»).


В той же статье, сообщив, что Кабинетом сдан в печать русско-еврейский юридическо-политический словарь, который «требовала» Еврейская автономная область, Спивак подчеркнул: «Актуальность и практическое значение словарной работы нет необходимости доказывать, особенно теперь в связи с принятием в состав СССР новых республик и областей, где много еврейского населения, которое стремится приобщиться и к общесоюзной культуре»[10]. Речь шла о территориях, аннексированных вследствие подписания в августе 1939 года договора о ненападении между нацистской Германией и Советским Союзом, прежде всего о Западной Украине, Западной Белоруссии, Бессарабии и Северной Буковине.


Киевские издания, вышедшие под редакцией Э.Спивака:
словари математической (1935) и географической терминологии идиша (1936),
«Русско-еврейский правовой и административный словарь» (1941)


Автор, однако, умалчивал о других, не менее злободневных тенденциях, а именно — о проводившемся во второй половине 1930-х годов свертывании культурной и образовательной деятельности на языках нацменьшинств вне пределов их союзных и автономных республик (или автономных областей). Между тем именно эти изменения в национальной политике советского режима, так же как и необходимость вести пропаганду среди еврейского населения на вновь присоединенных территориях, объясняют, вероятно, почему украинско-еврейский словарь так и не был издан, а русско-еврейский обрел некоторую перспективу.


Как бы там ни было, работа над ним не прекращалась и в годы войны. Из отчета Спивака от 11 ноября 1943 года видно, что при эвакуации на Восток, в Уфу, куда переместились все академические учреждения Украины, наряду с другими ценными и необходимыми для текущей деятельности рукописями, Кабинет еврейской культуры вывез и «все словарные материалы»[11]. В документах военных и первых послевоенных лет неоднократно встречаются свидетельства того, что и в уфимский период, и позже, когда ученые возвратились в освобожденный от оккупантов Киев, словарь продолжал оставаться главным предметом забот Спивака и его сотрудников — Хаима Лойцкера (1898–1970) и Моисея Майданского (1900–1973), к которым в конце войны присоединились Рувим Лернер (1902–1972) и Моисей Шапиро (1899–1973). Так, в календаре заседаний Кабинета на январь 1943 года значится «вопрос о реестре русско-еврейского словаря»[12], а в марте 1945-го в информации о научной жизни своей организации Спивак пишет, что «кабинет упорно работает над русско-еврейским словарем» и что «это первый за советскую эпоху иноязычно-еврейский словарь, который охватывает основной фонд русского лексикона с соответствующей ему еврейской лексикой»[13]. В его же недатированном письме в плановую комиссию о выполнении темплана 1945 года этот словарь фигурирует как «центральная работа лингвистического отдела»[14]. Из протокола заседания ученого совета Кабинета еврейской культуры от 4 июня 1945-го мы узнаем, что подготовка словаря «в целом завершена»[15], а из аналогичного документа от 22 августа 1946-го — что уже написаны правила пользования словарем, который включен в план издательства «Дер эмес» на 1947 год[16].


Слева направо: Мейер Герр, Моисей Шапиро, Моисей Майданский


Слева направо: Рувим Лернер, Хаим Лойцкер, Мойни Шульман


Но у издательства имелись, очевидно, свои проблемы. 13 февраля 1947 года в Киев поступила телеграмма от директора «Дер эмес» Л.И.Стронгина, сообщившего, что словарь будет выпущен лишь в 1948-м[17]. Пессимистические нотки звучали и в полугодовом отчете Спивака: «Плохо обстоит дело с печатанием работ Кабинета: "Научные записки" № 1 печатаются очень медленно из-за нехватки еврейского шрифта. <…> Печатание в Москве Русско-еврейского словаря тоже задерживается»[18].


Но тем не менее усилия по подготовке словаря к печати не прекращались. Последнее по времени документальное свидетельство об этом — отношение Спивака и Лойцкера (в тот период ученого секретаря Кабинета) на имя вице-президента АН УССР А.В.Киприянова от 31 мая 1948 года с просьбой продлить на пятнадцать дней, до 16 июня, командировку в столицу старшему научному сотруднику лингвистического отдела М.А.Шапиро в связи с тем, что работа «в государственном издательстве "Дер эмес" над русско-еврейским словарем требует дальнейшего его пребывания в Москве»[19].


Далее последовала цепочка известных трагических событий. В ноябре 1948-го в ходе развернувшейся кампании по разоблачению «преступной деятельности еврейских националистов», апогеем которой стало дело Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), издательство «Дер эмес» было закрыто. А в январе 1949-го пришел черед и последнего в стране еврейского научного учреждения, чему предшествовало заключение под стражу его директора И.Г.Спивака. В постановлении на арест (от 12 января) говорилось: «Руководимый Спиваком Кабинет еврейской культуры является местом, вокруг которого концентрируются и группируются националистические элементы»[20].


Спивак умер в московской тюрьме еще до суда по делу ЕАК. Оказались репрессированы и почти все его сотрудники, трудившиеся вместе с ним над русско-еврейским словарем. Чудом избежал ареста только Моисей Шапиро, вовремя перебравшийся из Киева в Тирасполь, где он устроился преподавателем русского языка в местном пединституте.


Что стало в Москве с рукописью словаря, которая так и не дошла до печатного станка, выяснить не удалось. Скорее всего, она погибла. Оставшаяся же в Киеве копия угодила в спецфонд Государственной публичной библиотеки АН УССР и, казалось бы, была обречена на забвение — так же как и все киевские еврейские архивные сокровища, более четырех десятилетий схороненные в сырых монастырских подвалах и других малоприспособленных, наглухо закрытых для исследователей помещениях. Неизбежная и по своему логичная ситуация в стране, где сама еврейская тема в научных исследованиях все это время являлась табуированной…


Однако на долю этой рукописи выпала «жизнь после смерти». Удивительную историю ее «воскрешения» уже упомянутый Геннадий Эстрайх услышал от многолетнего сотрудника «Советиш геймланд» Мойни (Моисея) Шульмана (1911–1994). Суть дела такова. В середине 1960-х редакция московского еврейского журнала решила возродить нереализованный проект русско-еврейского словаря и направила официальный запрос в соответствующие инстанции в Киеве, но получила отказ. Помог случай. Дочь Лойцкера, якобы лечившая в качестве врача некоего генерала, второе лицо в республиканском КГБ, обратилась за содействием к своему высокопоставленному пациенту, и тот, дескать, решил вопрос. Рукопись извлекли из архивного заточения и доставили в Москву.


История может показаться апокрифичной. Но другие свидетельства и отдельные документы заставляют отнестись к ней с должным вниманием. Так, о важной роли, которую сыграла в деле вызволения рукописи дочь Лойцкера, работавшая врачом в академической поликлинике, вспоминал и писатель Миша Лев, ответственный секретарь «Советиш геймланд» в 1960-е годы[21]. Что касается второго лица в республиканском КГБ, генерал-майора Б.С.Шульженко, то он, с одной стороны, как мы уже знаем из записки академика Патона, и в самом деле был вовлечен в рассмотрение запроса, поступившего в Киев от Арона Вергелиса, а с другой — являлся инвалидом войны и, надо полагать, нуждался в регулярной медицинской помощи[22].


Записка Николая Визиря. 1963
Институт рукописи Национальной библиотеки Украины им. В.И.Вернадского


Долго не удавалось найти документальное подтверждение того, что рукопись русско-еврейского словаря в принципе могла поступить в редакцию «Советиш геймланд» из Киева. Проблема заключалась в том, что в описи фонда 190 Национальной библиотеки Украины им. В.И.Вернадского (так теперь именуется бывшая Государственная публичная библиотека АН УССР), где сосредоточен основной массив материалов Кабинета еврейской культуры, эта рукопись не значится. Нет сведений о ней и в «паспорте фонда» — своего рода досье, в котором, в частности, фиксируется, когда и откуда поступают документы, в связи с чем и куда выбывают. Однако доказательство того, что она там все-таки была, обнаружилось в архиве отдела рукописей библиотеки (фактически — в архиве архива). 18 марта 1963 года, то есть незадолго до описываемых событий, заведовавший тогда этим отделом Николай Визирь составил записку, по форме напоминающую акт, об изъятии из фонда 190 письма Рабиндраната Тагора вдове композитора и музыковеда Юлия Энгеля — вероятно, для какой-то выставки. Там же он коротко перечислил другие просмотренные им документы и в числе прочих (под № 3) указал: «Материалы русско-еврейского словаря»[23]. Кстати, под № 4 в записке значатся и материалы украинско-еврейского словаря. Но последние фигурируют и в современной описи того же фонда, и в «промежуточных» списках, которые составлялись в процессе его научно-технической обработки в 1989–1990 годах. Рукопись же русско-еврейского словаря нигде более не упоминается. Правда, и никаких следов того, что она была изъята, тоже нет. Но кто посмел бы тогда, в середине 1960-х, потребовать от представителя всесильного ведомства оформить всё должным образом?!


***


Дальнейшее хорошо известно. Уже к осени 1965 года материалы словаря имелись в распоряжении редакции «Советиш геймланд», и велась речь об их подготовке к печати[24].


К сотрудничеству привлекли Моисея Шапиро, который, выйдя на пенсию, оказался в Москве. На зов редакции откликнулись и его бывшие коллеги по Кабинету еврейской культуры Хаим Лойцкер, Моисей Майданский и Рувим Лернер, возвратившиеся из ГУЛАГа и жившие в Киеве. Но вскоре стало ясно, что время ушло, рукопись объективно устарела и нуждается в коренной переработке. Первоначально словарь был рассчитан на носителей идиша — «в помощь изучающим русский язык переводчикам и писателям»[25]. Теперь его требовалось адресовать совсем иной аудитории. К тому же необходимо было принять во внимание современные требования лексикографической науки, учесть опыт словарей идиша, которые вышли на тот момент за пределами СССР. Работа затянулась. Между прочим, трудились все члены творческого коллектива безвозмездно — включая и Шапиро, на которого легли основные тяготы (говорят, он буквально дневал и ночевал в редакции, где ему выделили отдельный стол)[26]. В начале 1970-х участники проекта один за другим ушли из жизни. Подготовку словаря завершал опытный редактор Мойни Шульман. В конечном итоге многострадальное издание увидело свет лишь в 1984 году[27].

«Русско-еврейский (идиш) словарь» стал памятником ушедшей трагической эпохи — и его создатели явно осознавали это. Более того, даже в условиях советской цензуры они нашли способ подчеркнуть мемориальный характер своего детища. На слово «двенадцатый» они вставили пример: «двенадцатого августа». Ни на одно другое порядковое числительное таких примеров нет… 12 августа 1952 года — день, когда в лубянских подвалах были расстреляны члены Еврейского антифашистского комитета в СССР, в том числе видные деятели еврейской культуры — поэты, прозаики, журналисты, писавшие на идише.


Но словарь этот — не только памятник. И как лексикографический справочник он до сего дня не утратил своего значения и по-прежнему служит ценным подспорьем — и для знатоков еврейского языка, и для тех, кто только приступает к его изучению.


[1] Центральний державний архів громадських об’єднань України. Ф. 1. Оп. 24. № 6002. Л. 6. Здесь и далее тексты из документов на украинском языке приводятся в русском переводе.

[2] Деятельности ИЕПК и судеб некоторых его сотрудников автору уже приходилось касаться в ряде других публикаций, появившихся на страницах этого журнала (см.: Меламед Е.И. Ирония судьбы Аврома Абчука // Народ Книги в мире книг. 2017. № 127. С. 8–11; Он же. Еще раз о судьбе Аврома Абчука // Там же. № 130. С. 1–3; Он же. Вторая попытка: К истории изданий Тараса Шевченко на идише // Там же. 2018. № 132. С. 1–8). См. также: Он же. Судьба архива киевского Института еврейской пролетарской культуры: загадки и находки // Архив евр. истории. Т. 7. М., 2012. С. 242–255.

[3] См.: Заремба О.В. Н.Штіф як керівник радянських наукових установ // Євр. наук. установи в Україні у 20–30-ті роки ХХ століття. Київ, 1997. С. 52–53.

[4] См. об этом: Гринбаум А. Еврейская наука и научные учреждения в Советском Союзе, 1918–1953 // Евреи в России: Историограф. очерки, 2-я половина XIX века — XX век. М.; Иерусалим, 1994. С. 61.

[5] См.: Matematishe terminologye = Математична термiнологiя / Mit a forvort fun E.Spivak. Kiev; Kharkov: Ukrmelukhenatsmindfarlag, 1935; Geografishe terminologye = Географiчна термiнологiя / Mit a forvort fun E.Spivak. Kiev; Kharkov: Ukrmelukhenatsmindfarlag, 1936. Оба издания содержат соответствующие термины на русском, украинском и идише, размещенные в три колонки.

[6] Это видно, в частности, из бухгалтерской ведомости ИЕПК за октябрь 1934 года, обнаруженной среди документов так называемого «Смоленского архива» (National Archives and Records Administration. WKP 485. Rt. 1). Кроме того, рукописи ряда словарей, подготовленных в ИЕПК, сохранились в архиве Института еврейских исследований YIVO в Нью-Йорке (YIVO Archives. RG 3. Boxes 64–68).

[7] См.: In der filologisher sektsye // Visnshaft un revolyutsye. Kiev, 1935. № 2(6). Z. 202.

[8] См.: Политическая каторга и ссылка: Биогр. справочник членов О-ва политкаторжан и ссыльнопоселенцев. М., 1934. С. 140.

[9] См.: Мартиролог расстрелянных в Москве и Московской области. URL: https://www.sakharov-center.ru/asfcd/martirolog/?t=page&id=5257 (дата обращения: 31.07.2018).

[10] Співак І.Г. Над чим працює Кабінет єврейської культури Академії наук УРСР // Вісті АН УРСР. 1940. № 7. С. 70–71. Упомянутый в статье словарь вышел в свет год спустя, в самый канун войны (см.: Русско-еврейский правовой и административный словарь = Rusish-yidisher rekhtlekh-administrativer verterbukh / Отв. ред. И.Г.Спивак. Киев: Изд-во Акад. наук УССР, 1941).

[11] Науковий архів Президії Національної академії наук України (далее НАП НАНУ). Ф. 251. Оп. 5. № 5. Л. 3.

[12] Там же. № 8. Л. 3.

[13] Там же. № 13. Л. 3.

[14] Там же. Л. 4.

[15] Там же. № 21. Л. 13.

[16] См.: Там же. № 25. Л. 35.

[17] См. запись № 31 в журнале регистрации входящей корреспонденции от учреждений и частных лиц (Там же. № 76).

[18] Там же. № 49. Л. 177.

[19] Там же. № 71. Л. 21.

[20] Документи з архівної кримінальної справи І.Співака // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. Київ, 1998. № 3/4(8/9). С. 84.

[21] Благодарю Леонида Флята (Кирьят-Ям, Израиль) за сообщение об этом, а также и другую помощь, оказанную им при подготовке настоящей статьи. Один факт из устных воспоминаний Миши Лева подтверждается материалами следственного дела Хаима Лойцкера: у того действительно была дочь по имени Мира, в замужестве Фингерова (см.: Галузевий державний архів Служби безпеки України. Ф. 6. Оп. 1. № 37408. Т. 1. Л. 8 об.).

[22] См. о нем, например: Шульженко Борис Сергеевич // История отеч. спецслужб и правоохран. органов: [Сайт]. URL: http://shieldandsword.mozohin.ru/personnel/shulzhenko_b_s.htm (дата обращения: 31.07.2018).

[23] Інститут рукопису Національної бібліотеки України ім. В.І.Вернадського. Ф. 432. Оп. 1. № 58 (без паг.).

[24] См.: Loytsker Kh., Maydanski M. Der shprakhforsher Elye Spivak // Sovetish heymland. 1965. № 10. Z. 147.

[25] НАП НАНУ. Ф. 251. Оп. 5. № 8. Л. 1.

[26] См. об этом, например: Флят Л. И словарь, и памятник // Мы здесь: [Интернет-газета]. 2010. № 243. URL: http://www.newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=1945 (дата обращения: 31.07.2018).

[27] См.: Русско-еврейский (идиш) словарь: Ок. 40 000 слов / Р.Я.Лернер, Е.Б.Лойцкер, М.А.Майданский, М.А.Шапиро; Под ред. М.А.Шапиро, И.Г.Спивака, М.Я.Шульмана. М.: Рус. яз., 1984. Существует обширная научная литература, всесторонне анализирующая значение и особенности этого словаря (см., например: Moskovich W. An important event in Soviet Yiddish cultural life: The new Russian-Yiddish dictionary // Soviet Jewish Affairs. 1984. Vol. 14. No. 3. P. 31–49; Idem. The Russian-Yiddish dictionary of 1984 and the problems of the maintenance of Soviet Yiddish after the Second World War // Under the Red Banner: Yiddish Culture in the Communist Countries in the Postwar Era / Ed. by E.Grözinger, M.Ruta. Wiesbaden, 2008. P. 231–238; Shekhter M. Der nayer rusush-yidisher verterbukh // Di goldene keyt. 1990. № 130. Z. 160–172).