При подготовке к печати нового перевода из еврейских классиков нередко возникает искушение написать: «По-русски публикуется впервые». Однако не секрет: библиография литературы о евреях на русском языке, в том числе и библиография переводов с идиша и иврита, разработана весьма слабо. Даже книжные издания советской эпохи описаны неполно и неточно. Что уж говорить о дореволюционных. А периодика и вовсе — поле непаханое… В общем, никогда нельзя быть до конца уверенным, что где-нибудь в библиотечной пыли не покоится более ранняя русская версия того же произведения.

Вот и редакция «Народа Книги в мире книг» в одном из недавних номеров, представляя «Вступительное слово Менделе Мойхер-Сфорима по случаю его появления в свете с собственными впервые напечатанными историями» в переводе Юрия Закона, поспешила объявить этот своеобразный писательский манифест «впервые предлагаемым вниманию русского читателя»[1]. Поспешила — и ошиблась.

Оказалось: еще в 1929 году «Вступительное слово», переведенное некой М.Брегман, увидело свет в московско-ленинградском издательстве «Пучина» — как предисловие к роману того же Менделе Мойхер-Сфорима «Фишка Хромой»[2].

О «Пучине», одном из частных издательств, действовавших в период нэпа, известно немного. Мы знаем, что его хозяйкой числилась Э.Г.Миновицкая[3] и что специализировалось оно на художественной и научно-популярной литературе, преимущественно переводной. Среди прочего под маркой «Пучины» вышел и целый ряд произведений еврейской тематики: в переводе с идиша — вышеупомянутый роман Менделе и тринадцать книг Шолом-Алейхема, еще не столь хорошо знакомого русской читательской аудитории, как впоследствии; с польского — «Меер Иозефович» Элизы Ожешко и «Еврейский Дон-Кихот» Клеменса Юно́ши (переложение «Приключений Вениамина Третьего» Менделе); с английского — «Король шнореров» Израиля Зангвиля и сборник чрезвычайно популярных в то время, а сейчас почти забытых рассказов американского писателя Давида Фридмана «Мендель Маранц». В тогдашней «Литературной энциклопедии» «Пучину» незаслуженно обзывали «бульварной», торжествующе добавляя, что «ликвидация частных издательств, этих… идеологических оплотов капиталистических элементов города и деревни, пошла быстрыми шагами»[4]. Последние издания «Пучины» датированы 1930-м.

О М.Брегман известно и того меньше. Через два года после «Фишки Хромого» она перевела для ОЗЕТа (Общества по земельному устройству трудящихся евреев в СССР) брошюру «Биробиджан — страна больших возможностей». Других сведений о ней обнаружить не удалось. Выскажем осторожное предположение: переводчица была репрессирована. Основание для такой гипотезы: на титульном листе одного из немногих сохранившихся экземпляров «Фишки» издательства «Пучина» ее фамилия тщательно затерта — характерный признак…

Разумеется, выявление давнего перевода отнюдь не снижает значимость новой русской публикации «Вступительного слова» Менделе. Версия Брегман неизбежно устарела и к тому же малодоступна. Зато теперь у нас есть возможность сравнить два перевода, разделенных между собой едва ли не вековой дистанцией.

Для своих времени и места перевод Брегман совсем не плох, он художественно выразителен и в целом точен, хотя в нем и встречаются отдельные стилистические, грамматические и даже фактические огрехи. Приведем — как образец и шероховатостей, и достоинств — небольшой отрывок из него в сопоставлении с современной версией:

Счастье еще, что для такого дела, как мое, нет надобности снимать магазина. Для него достаточны какая-нибудь повозка, какая-нибудь лошадка. Если же лошадка стара, несколько подхрамывает, еле передвигает ноги, то в этом большой беды нет. Спешить, мчаться на почтовых мне не приходится. Упаковываешь свой возок и едешь потихоньку. Бубенцов тебе не надо, хватит и скрипа колес (перевод М.Брегман, 1929).

Счастье еще, что для такой торговли книгами, как у меня, не требуется арендовать магазин. Мне форсить ни к чему — обхожусь вполне тележкой да лошадкой. Лошадка, правда, старая, заезженная, хромает малость, ноги еле волочит. Ну да ладно, всё ничего! Ездим себе, чай, не почту возим. Вот загрузишь тележку, прикроешь ее на манер кибитки и потащились — бывайте здоровы. Звон колокольчика нам без надобности, обойдемся скрипом колес (перевод Ю.Закона, 2017).

Брегман, судя по ее переводу, некоторые «темные» места во «Вступительном слове» понимала даже лучше, чем советские еврейские литературоведы, готовившие в 1930-е годы многотомное собрание избранных сочинений классика на идише. Прежде всего это касается фрагмента, в котором Абрамович-Менделе (автор и герой в данном случае практически совпадают) сообщает, что, «как все евреи», не может точно указать год своего рождения, поскольку его покойные родители сильно расходились во мнениях на сей счет. В версии Брегман читаем: «По вычислению… матери выходило, что это случилось за два года до первой "суматохи", вызванной рекрутским набором». В оригинале конец фразы звучит так: mit a yor tsvey nokh der ershter behole (года через два после первой «паники»). Брегман перепутала «до» и «после», но саму «реперную дату» назвала верно: «паника» конца 1820-х, охватившая местечки черты оседлости вслед за указом о распространении на евреев воинской повинности. Редакторы собрания сочинений, ориентируясь, очевидно, на «официальную» дату рождения Абрамовича (21 декабря 1835 года по старому стилю), полагали, что речь идет о знаменитой «панике» 1834–1835 годов, которую спровоцировали слухи о скором запрете ранних браков среди евреев, и в примечаниях недоумевали: почему это у Менделе она именуется «первой»?[5] Между тем сам писатель, как известно, утверждал, что в действительности на семь-восемь лет старше, чем значится в документах.

Не допустила Брегман ошибки и при изложении отцовских «вычислений»:

…я родился в «первую свечку» праздника Хануки во время большого пожара. Но, по вычислениям отца, пожар случился в тот год, когда в наших местах были большие морозы, в то самое время, когда преставился старый раввин, блаженной памяти.

Какой-то «старый раввин» — так и у Брегман, и в «Народе Книги» трактуется неясное указание оригинала: Der alter (Старик). Редакторы собрания были убеждены: Менделе имеет в виду Алтер Ребе — Старого Ребе, то есть Шнеур-Залмана из Ляд, основателя движения любавичских хасидов[6]. Однако такое истолкование сомнительно: Шнеур-Залман действительно умер в декабрьские морозы, но произошло это в 1812 году. Вряд ли писательская ирония заходила настолько далеко, чтобы приписать родителям расхождение в «вычислениях» на два десятилетия, а возможную дату своего рождения отодвинуть в стародавнюю эпоху наполеоновского нашествия. К тому же Абрамович происходил из миснагедской среды — в устах его отца упоминание хасидского цадика не выглядит органичным.

Еще одна особенность версии Брегман: талесы она именует «молитвенными облачениями», мезузы — «дверными амулетами», шофары — «новогодними рожка́ми». Слов «махзор», «слихес», «кинес», «тхинес», «талескотн» в ее переводе также не встретить. Возможно, переводчица и издатели ориентировались на массового читателя, незнакомого с еврейской религиозной терминологией. Возможно, перед нами проявление цензуры или самоцензуры — в стране шла агрессивная пропагандистская кампания против религии, что не могло не сказываться и на деятельности частного издательства. Предсказуемо отсутствует у Брегман и «неполиткорректное» слово «Фоня» — все советские годы этот и подобные ему пейоративные термины («гой», «шикса» и др.) в русских текстах не допускались. Порой их изгоняли даже из оригинальных текстов на идише или, как в вышеупомянутом собрании сочинений, сопровождали примечанием: «Шовинистическое выражение».

А вот и явное проявление цензуры: в переводе 1929 года почти полностью опущен фрагмент о страстной любви Менделе-книгоноши к природе — фрагмент, в котором восторженные описания «творений Всевышнего» даются на фоне различных религиозных обрядов.

В завершение — о курьезном. Свой перевод Брегман заканчивает так:

Мой адрес:

«Мендэлэ Юделевичу Мойхер-Сфорим’у в городе Цвуатшицы».

Титула «гражданину Еврею» писать не надо. Это и без того будет ясно.

Между тем в оригинале еврейскими буквами, но по-русски значится: gospodinu yevreyu. Трудно себе представить, чтобы слово «господин» не пропустила цензура. Впрочем, кто знает…

Так или иначе, сегодня «Вступительное слово» Менделе Мойхер-Сфорима, важное для понимания всего творческого наследия основоположника современной еврейской литературы, доступно русскому читателю в новом, полном и точном переводе.

Читайте Менделе!