«Когда я предложил совету еврейской общины Венеции отметить 500 лет со дня основания гетто, — рассказывал мой собеседник, — многие сочли идею сомнительной: мол, вообще говоря, праздновать тут нечего. Действительно, само слово "гетто" символизирует сегодня сегрегацию и дискриминацию людей по национальному признаку, не говоря уже о Холокосте, когда в еврейских гетто, организованных нацистами, погибли тысячи евреев. Как вы, наверное, знаете, "гетто" — мы произносим "джетто" — на венецианском диалекте означает "плавильня". И поскольку в 1516 году на один из островов в районе Каннареджо, где когда-то располагался литейный двор, решено было переселить всех евреев города, это слово закрепилось за еврейским кварталом Венеции и в итоге стало нарицательным — со всеми вытекающими последствиями…»

Венецианское гетто в наши дни

Этот разговор проходил в уютном кафе в венецианском районе Сан-Марко в декабре прошлого года. А моим собеседником был Шауль Басси — писатель, профессор Университета Ка' Фоскари, соучредитель и директор Центра еврейской культуры «Бейт Венеция», то есть личность довольно заметная в местной еврейской жизни. Встреча с ним, несомненно, стала для меня прекрасным завершением пребывания в Венеции, которое также было тесно связано с юбилеем гетто. Если бы ровно полтысячелетия тому назад Совет десяти во главе с дожем Леонардо Лореданом не приказал поселить всех городских евреев на территории бывшего литейного двора, едва ли я бы смог приехать сюда и прожить здесь два незабываемых месяца. Дело в том, что в связи с 500-летием гетто Международный университет Венеции решил организовать для своих студентов курсы лекций по еврейской истории и культуре, прочитать которые пригласили двоих петербуржцев — меня и моего коллегу Валерия Дымшица[1].

«Пришлось пояснить, — продолжал Шауль Басси, — что речь идет не о "празднике", а о возможности с помощью выставок и концертов представить широкой публике этот исторический феномен, поразмышлять над его ролью в еврейской культуре и показать, каким был творческий ответ венецианских евреев на ограничение свободы, которому они подверглись. И тогда большинство членов совета поддержало мою идею».

***

В итоге еврейская община и муниципалитет Венеции сформировали юбилейный комитет, координатором которого назначили именно Шауля Басси. Разработанная комитетом программа мероприятий оказалась столь масштабной и разнообразной, что даже перечислить все выставки, концерты, научные симпозиумы, конференции, летние школы и публичные лекции в настоящей статье не представляется возможным. Отмечу лишь наиболее интересные с моей точки зрения события. Все началось с торжественного открытия этого своеобразного фестиваля еврейской культуры в знаменитом оперном театре «Ла Фениче», во время которого симфонический оркестр под управлением израильского дирижера Омера-Меира Вельбера исполнил Симфонию № 1 ре-мажор Густава Малера и перед собравшимися выступил с лекцией профессор Колумбийского университета Саймон Шама, известный исследователь и популяризатор искусства, автор многих документальных сериалов Би-би-си, в том числе пятисерийной «Истории евреев». Три замечательные фотоэкспозиции демонстрировались в разных районах города: во дворце Каза-деи-Тре-Очи на острове Джудекка показали выставку выдающегося мастера современного фоторепортажа Фердинандо Шанна «Венецианское гетто: 500 лет спустя», в городском Еврейском музее свои снимки гетто, выполненные с 1986 по 2016 годы, представил венецианский фотограф Грациано Аричи, а в галерее на площади Джетто Нуово действовала выставка «Пегги Гугенхайм в фотографиях» — с работами Беренис Эббот, Ман Рэя и других классиков светописи[2].

Знаменательным событием стала постановка по пьесе Шекспира «Венецианский купец», которая разыгрывалась в окружении исторических зданий еврейского гетто, служивших великолепными декорациями к театральному действу. Нельзя не упомянуть и серию великолепных концертов еврейской музыки с участием таких исполнителей и коллективов с международной репутацией, как Socalled (Джош Долгин), Роби Лакатош, Мириам Фукс, «Compagnia del Madrigale» и «Ensemble Lucidarium».

***

Пожалуй, ключевым событием юбилейной программы явилась историко-художественная выставка «Венеция, евреи и Европа, 1516–2016», символично расположившаяся во Дворце дожей (Палаццо Дукале), где пять веков назад и было санкционировано создание еврейского гетто.

Плакат выставки «Венеция, евреи и Европа» на фасаде Дворца дожей

Куратор выставки Донателла Калаби, профессор кафедры истории урбанистики в Институте архитектуры Международного университета Венеции и почетный президент Европейской ассоциации историков-урбанистов[3], предложила сфокусировать внимание посетителей не столько на сегрегации евреев, хотя и этой теме было отведено немало экспозиционного пространства, сколько на том вкладе, который венецианские евреи сумели внести в культуру города, да и Европы в целом, несмотря на дискриминационные меры властей по отношению к ним. В целом такой подход находится в русле современной ревизии «лакримозной» концепции еврейской истории, то есть стремления авторов исторических исследований и выставочных проектов выдвинуть на первый план не лишения и притеснения, которым подвергались евреи на протяжении столетий, а успехи, достигнутые в различных областях экономики, науки и культуры благодаря еврейской креативности[4].

В подтверждение своей концепции Донателла Калаби во вступительной статье к выставочному путеводителю цитирует авторитетного итальянского историка Сальваторе Сеттиса, который писал:

…опыт евреев, живших в Венецианском гетто, продемонстрировал возможность обретения культурных и политических прав, доступных в то времени. В самом космополитическом городе Европы, действительно первом глобальном городе в мире, еврейское сообщество смогло обрести чувство взаимной солидарности и выработать формы коллективного представительства, основанные на знании собственных прав. В результате Венецианское гетто превратилось в символ места, где свобода слова непосредственно связана с правом жить в пределах города [5].

Попробую прокомментировать данную цитату. Если вспомнить еврейскую историю, по крайней мере до 1797 года, когда Наполеон, захвативший Венецию, совершил символический акт сожжения ворот гетто и своим указом на некоторое время уравнял его обитателей в правах с остальными гражданами города, то нельзя отрицать, что венецианские евреи находились в большей безопасности по сравнению со своими единоверцами в других странах Европы, постоянно страдавшими от проявлений религиозного фанатизма и произвола властей. Вплоть до конца XVII века в Венецианском гетто находили себе пристанище евреи, изгнанные из Испании, Португалии, Франции, некоторых областей Германии и стран восточной части Средиземноморья. О неоднородном этническом составе местной еврейской общины свидетельствуют даже имена здешних синагог, которые на венецианском диалекте называют «скуолами». Старейшая из них — «Скуола Гранде Тедеска» (Большая немецкая синагога) — была устроена выходцами из Германии, а «Скуола Кантон» (Кантональная синагога) — мигрантами из Прованса. На территории гетто также имеются «Скуола Спаньола» (Испанская синагога), «Скуола Итальяна» (Итальянская синагога) и «Скуола Левантина» (Левантинская синагога).

Интерьеры Кантональной (слева) и Испанской синагог

Следует отметить, что сегрегации в Венецианской республике подвергались не только евреи, но и другие иноверцы и иноземцы — немцы, греки, албанцы, боснийцы, персы, турки, армяне, — на которых, так же как на евреев, власти налагали различные ограничения, в частности им предписывалось проживать в изолированных от города подворьях[6]. Своеобразным памятником такой сегрегационной практики является недавно отреставрированное Палаццо Фондако-деи-Тедески (Немецкое подворье), где начиная с XIII века жили и хранили свои товары германские купцы, которых, подобно евреям в гетто, на ночь запирали на ключ.

В то же время космополитическая природа портового города на перекрестке Запада и Востока превращала Венецию в «плавильный котел», в котором постепенно смешивались различные социальные и этнические группы населения и, как следствие, происходило взаимодействие культур, несмотря на все препятствия, чинимые государственными инквизиторами.

Впрочем, ограничения имели для венецианских евреев и свои плюсы, поскольку все, что происходило на территории гетто, не подпадало под юрисдикцию христианских властей. Несмотря на запрещение евреям заниматься многими профессиями и видами коммерческой деятельности, например изготавливать ювелирные изделия, печатать книги и продавать шелковые ткани, одежду и другие товары, ввозимые из-за границы, власти часто смотрели сквозь пальцы на нарушения установленных ими же законов. В гетто работали подпольные ювелиры и другие мелкие ремесленники, купцы торговали завезенными контрабандой заморскими товарами, а в типографиях трудились печатники-евреи. Особыми привилегиями пользовались еврейские врачи и банкиры — вместо обязательных для евреев желтых шапок им разрешалось ходить по городу в обычных черных.

Как отмечал Семен Дубнов, внутренняя жизнь венецианской еврейской общины была хорошо организована. Ею руководил Малый совет, который избирался общим собранием Большого кагала, то есть евреями, отвечавшими определенному денежному цензу. Среди учреждений общины Дубнов особо выделял одно, имевшее «общенародное значение»: Общество для выкупа пленных (Pidion sevuim), которое занималось освобождением евреев из рук мальтийских пиратов[7]. Не будет преувеличением сказать, что демократические принципы, которых придерживался Малый совет в управлении общинной жизнью, выгодно отличались от стремления венецианского Сената править своими христианскими подданными «железной рукой в бархатной перчатке».

Относительно стабильное правовое положение евреев, продлившееся довольно долго, несомненно способствовало развитию литературы, музыки, прикладного искусства, что в итоге превратило Венецианское гетто в значимый центр европейской еврейской культуры. Треть всех еврейских книг, изданных в Европе до 1650 года, была напечатана в Венеции; в гетто существовали театр и музыкальная академия.

Постепенно, несмотря на запреты церкви и попытки властей изолировать обитателей гетто от остального населения города, происходило сближение евреев с их христианскими соседями. Аристократы и простолюдины нередко появлялись в гетто во время еврейских праздников, таких как, например, Пурим, когда евреи разыгрывали представления в масках и костюмах, характерных для венецианского карнавала. Некоторые венецианцы заглядывали в синагоги и слушали известных раввинов, которые, в свою очередь, захаживали на церковные проповеди. Интеллектуалы затевали ученые беседы с раввинами, а среди учеников музыкальных школ в гетто можно было увидеть христиан из соседних кварталов. Отпечаток итальянского ренессанса и барокко различим в роскошном оформлении венецианских ктубот (еврейских брачных контрактов), в декоре синагогальной утвари, изготовленной как христианскими, так и еврейскими ювелирами, в интерьерах синагог, которые, кстати, проектировались исключительно архитекторами-христианами, поскольку евреям заниматься подобной деятельностью запрещалось[8].

В итоге интеллектуальное и культурное сближение с христианами привело к ассимиляции широкого слоя венецианских евреев, которые, по словам Донателлы Калаби, «получив доступ к запрещенной ранее профессиональной и политической деятельности, приложили немало усилий для улучшения санитарных условий жизни города и его модернизации в XIX — начале XX веков»[9].

***

Все эти исторические аспекты всесторонне иллюстрировались экспонатами выставки «Венеция, евреи и Европа, 1516–2016», развернутой в анфиладе залов на втором этаже Палаццо Дукале, где когда-то находились личные покои дожей. Расположенные в хронологическом порядке двенадцать разделов экспозиции были мастерски вписаны в светлые, богато декорированные интерьеры дворца или же размещены в специально возведенных из фальшстен затемненных помещениях с индивидуальной подсветкой предметов. Экспозиция охватывала широкий период времени, начиная с XII века, с предыстории Венецианского гетто, когда в итальянской области Ве́нето поселились первые еврейские семьи, — и вплоть до трагических событий ХХ века, связанных со Второй мировой войной и Холокостом.

Посетителям были представлены уникальные исторические документы из венецианских архивов, в частности декрет об учреждении гетто от 29 марта 1516 года; шедевры итальянской живописи, такие как «Проповедь святого Стефана в Иерусалиме» Витторе Карпаччо или «Опьянение Ноя» Джованни Беллини; рисунки и архитектурные чертежи жилых зданий гетто, этих первых небоскребов, на верхних этажах которых, по образному замечанию Райнера Мария Рильке, «люди не надеялись на прочность нижних этажей и… клали настолько легкий камень, что ветер, казалось, не обращал никакого внимания на стены»[10]; книжные раритеты, включая «Хамиша хумшей Тора» (Пятикнижие), изданное в 1525 году в типографии фламандского издателя Даниэлея Бомберга, который превратил Венецию в европейский центр еврейского книгопечатания; портреты венецианских евреев разного времени, в том числе полотно «Охотник» художника XVII века Джероламо Форабоско, на котором изображен одетый в меховой полушубок господин с романтической внешностью левантийского корсара — один из представителей еврейского семейства Тревезов, владельцев «Венецианско-Балтийской компании для России, Швеции и Дании», контролировавшей пушную торговлю в регионе в течение более чем столетия; образцы изготовленной местными мастерами серебряной синагогальной утвари XVI–XIX веков из коллекции Еврейского музея Венеции; а также мультимедийные инсталляции, как, например, завершающий выставку интерактивный сенсорный дисплей, предоставлявший посетителям возможность отметить экспонат, который больше всего поразил их воображение во время осмотра.

Декрет Совета десяти от 29 марта 1516 года о переселении евреев в гетто

Правда, я с этой задачей не справился. Постоял пару минут у дисплея, но так ничего и не выбрал. Дело не в том, что на выставке не было экспонатов, которые меня если не поразили, то уж точно удивили. Скорее наоборот, их оказалось слишком много и к тому же в большинстве случаев между ними вполне угадывались логические связи, за счет чего формировался исторический нарратив о событиях и героях Венецианского гетто. Попробуй тут выбери что-то одно… Может быть, посетителей надо было просить указать не отдельный предмет, а экспозиционный комплекс. На профессиональном языке музейщиков так именуется группа разнообразных предметов в их взаимосвязи, обусловленной соседством друг с другом.

Лично меня, например, удивил экспозиционный комплекс, рассказывавший о Маргарите Царфати — журналистке и писательнице еврейского происхождения, любовнице и верной соратнице Бенито Муссолини. Ее даже называли «еврейской матерью итальянского фашизма». Данный комплекс включал замечательный портрет Царфати работы скульптора-модерниста Адольфо Вилдта, ее фотографии, письма и личные документы, номера журнала «Аванти!», в котором она работала, и первое издание биографии Муссолини, написанной ею и вышедшей под лаконичным названием «Дуче».

Я так и не понял, почему Маргарите Царфати уделено столько внимания на выставке, посвященной Венецианскому гетто, к которому она, в общем-то, имела весьма отдаленное отношение. Возможно, авторы экспозиции хотели таким образом продемонстрировать отрицательное влияние эмансипации на судьбы венецианских евреев или это была попытка нового прочтения легенды о прекрасной еврейке, попытка показать Царфати этакой Эстеркой наоборот.

Впрочем, представленная на выставке тщательная реконструкция истории Венецианского гетто была бы неполной без стремления осмыслить (и развенчать!) мифы и легенды, связанные с его обитателями. Несомненно, самым знаменитым венецианским евреем всех времен стал сотворенный воображением Шекспира еврей-ростовщик Шейлок, требовавший, как вы помните, в качестве платы за просроченный вексель вырезать фунт мяса из груди должника. Отдельный экспозиционный комплекс об этом персонаже «Венецианского купца» разработал все тот же Шауль Басси, признанный, кстати, специалист в области английской литературы[11]. «Затмевая репутацию венецианских евреев из плоти и крови, — пишет Басси в статье, помещенной в выставочном путеводителе, — Шейлок является самым мощным воплощением стереотипов, связанных с еврейскими жаждой наживы и мстительностью, которые противопоставлялись христианскому милосердию»[12]. В центре зала на большом экране демонстрировались отрывки из художественных фильмов и спектаклей, поставленных по шекспировской драме в разное время. В витринах были выставлены эскизы театральных костюмов Шейлока. Мне особенно запомнился выразительный набросок, выполненный в 1934 году миланским художником и театральным деятелем Титиной Рота, который изобразил Шейлока похожим на вампира — вполне в духе антисемитской пропаганды времен Муссолини. Эти и другие экспонаты позволяли проследить, насколько со временем изменилось отношение к данному персонажу, по мысли драматурга — комическому злодею, в котором сегодня мы склонны видеть трагического героя, обманутого, лишенного всего, кроме иллюзорной возможности отомстить за собственное унижение. И хотя итальянский писатель и исследователь Рикардо Калимани, автор монументальной монографии «История гетто в Венеции», специально переизданной к 500-летию его образования, утверждает, что «призрак злодея-Шейлока уже исчез» из сознания современных европейцев[13], Шауль Басси с этим несогласен. «Шейлок продолжит бросать свою тень и на гетто, и на евреев, — пишет Басси в заключение своей статьи в путеводителе, — пока в мире не перестанут существовать антисемитские предрассудки»[14].

***

В наши дни широко распространено представление о том, что успех современного искусства зависит не столько от таланта художников, сколько от компетентности выставочных кураторов. В большей степени это справедливо для нарративов, формируемых в залах исторических музеев. Чем неожиданней и провокационней концепция, придуманная куратором, тем успешнее выставка.

Концепция выставки «Венеция, евреи и Европа, 1516–2016», предложенная Донателлой Калаби, также не лишена провокационности. Как и всякий качественный музейный проект, экспозиция во Дворце дожей представила свой главный объект показа — Венецианское гетто — с самых разных, не всегда очевидных сторон. Главное, пожалуй, это репрезентация гетто как территории физической изоляции евреев и одновременно — как места интенсивного культурного обмена между ними и христианским населением города.