Евгений Мороз
От Солженицына к Рабиновичу
Февраль 2003
Реплика
Версия для печати

Еврейская тема явно входит в моду. Не успели мы пережить пылкое обсуждение первой части исторического бестселлера Александра Исаевича Солженицына «Двести лет вместе», как появились два тома сочинения Якова Иосифовича Рабиновича[1]. Труд внушительный уже сейчас, а будет также и третий том. И вновь перед нами опыт написания истории человеком, который не является профессиональным исследователем-историком. Яков Рабинович свыше 20 лет работал учителем и директором школы города Калуш на Украине, а после защиты диссертации — профессором Ивано-Франковского института нефти и газа (уж не нефти ли и газу обязаны мы появлением на свет этих объемистых фолиантов в твердых переплетах?).


Автор, по его собственным словам, не претендует на «исчерпывающее и сколько-нибудь полное освещение событий» и собирается описать лишь «наиболее значимые вехи многовековой истории российского, украинского, белорусского еврейства» (I, 8). Поиски еврейской судьбы начинаются Хазарским каганатом. Древняя история за пределами внимания, западноевропейские евреи эпохи средневековья, которым посвящена особая глава, упомянуты постольку, поскольку их потомкам было суждено попасть в Польшу. Вторая книга начинается рассказом о США — эта страна значима для Рабиновича, так как именно сюда восточноевропейские евреи отправились в эмиграцию в конце XIX — начале ХХ веков. Можно догадаться, что в третьей книге таким же образом будет описано государство Израиль.


Совпадения с Солженицыным, конечно, нет, однако пересечения очевидны. Рабинович рассказывает, прежде всего, о судьбе подданных Польши, унаследованных после раздела этой страны Россией и Австрией. Однако в отличие от русского писателя, который хотел написать историю российско-еврейских отношений, Рабинович смотрит на все происходящее исключительно с позиций еврейской общины. Одна за другой следуют главы, посвященные положению на Украине (особо — в Галиции), Белоруссии, России. Некоторые идеи повторяются в разных главах, в то же время, описывая отдельные сюжеты, Рабинович совершает своеобразные прыжки из эпохи в эпоху. От ситуации в Польше XV века он переходит к рассказу об ассимиляторских идеях просветителей XVIII столетия, вспоминает о Гейне и Карле Марксе, возвращается к Франции эпохи Великой революции, рассуждает о Наполеоне, причем весь этот «круговорот истории» умещается на трех страницах (I, 122–124).


Начинается труд Рабиновича как строгое историческое сочинение, хотя «из-за небрежности, а также по ряду причин технического характера» в первом томе пропали многие примечания, их полностью лишены несколько глав. Далее, однако, общее историческое повествование перемежается описаниями отдельных биографий, полемикой с антисемитскими брошюрами, отчетами о докладах, прочитанных на конференции в Израильском культурном центре, где присутствовал Рабинович, тут же рассуждения Рабиновича и его знакомых по некоторым общим вопросам и т. п. Следуют друг за другом рассказ о династии Романовых, история драматурга Шолома Аша, выдержки из писем Дзержинского, история отца автора, рассказ о еврейском предпринимателе-цеховике, соображения о расах и национальностях, принадлежащие некому Герману Андрееву... Таким образом, описываемый Рабиновичем «круговорот истории» украшен своеобразными публицистическими очерками с предполагаемо философским подтекстом.


Неустойчивые жанровые характеристики — претензия к многотомному труду не единственная. Оставляет вопросы уже первая глава о хазарах — кажется, Рабинович просто не сумел переварить идеи различных прочитанных им авторов. Читатель может узнать, что принятие иудаизма «способствовало смягчению нравов полудиких хазар» (I, 13), далее он выясняет, что «чем догматичнее становилась религия кагана, чем крепче смыкалось вокруг него кольцо раввинов, тем стремительнее он терял власть не только над данниками и вассальными государствами, но и над своими подданными» (I, 20). Обнаруживается также, что «Хазария превращалась в типичное паразитирующее государство. Ее правители жили за счет налогов торгового капитала…» (I, 20). Отметим, что экономика Хазарии не отличалась существенно от экономики прочих средневековых государств, которые контролировали международные торговые пути, будь то Новгород или Византия, да и сведениями, свидетельствующими о каком-то особом кризисе хазарской государственности, связанном с принятием иудаизма, наука не располагает — Рабинович пересказывает чужие домыслы.


Анализируя монографию, приходится констатировать, что исторические знания Рабиновича не отличаются глубиной. Например, он ничего не знает о весьма неоднозначной роли римского католического престола в судьбе европейских евреев — напомню о многократном осуждении римскими первосвященниками кровавого навета и других подобных обвинений в адрес евреев. Запрещающее насилие над евреями «Constitutio pro Judeis», изданное папой Калликстом II в 1120 году, в течение следующего столетия было одобрено несколькими папами. Это обстоятельство, конечно же, не превращало римских пап в борцов за еврейское равноправие, однако заявление Рабиновича о том, что наследникам Инокентия III, ответственным за бедствия евреев в Германии, почему-то не удалось «привить… тлетворный дух» религиозной нетерпимости в Италии (I, 112), свидетельствует о полном непонимании ситуации. Относительно благополучное положение итальянских евреев, по крайней мере — до середины XVI столетия, обеспечивалось именно влиянием римских пап. Римские папы и католическое духовенство — не всегда одно и тоже, но Рабинович этого не знает.


Примеров такого рода немало. Вот еще один. Утверждение Рабиновича, что в 1881 году в России власти организовали погромы, так как в числе революционеров-заговорщиков, убивших Александра II, оказалась еврейка (II, 19), — это еще одна историческая легенда. Российская администрация и в самом деле повинна во многих грехах против своих еврейских подданных, но погромов после убийства Александра II она не организовывала, напротив, рассматривала погромщиков как уголовных преступников.


Ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН Сергей Иванов очень удачно охарактеризовал работу Солженицына о русско-еврейских отношениях: «Солженицын думает, что написал научный трактат о евреях. Он ошибается по всем… позициям из-под его пера вышел страстный манифест русского просвещенного почвенничества»[2]. Нечто подобное можно повторить и о Рабиновиче. Его работа не научный трактат, но нравоучительная компиляция, написанная пылким еврейским патриотом, которому просто не очень интересны те общие исторические ситуации, в которые была вписана судьба рассеянных среди других народов евреев. Сообщая, что в 1790 и 1791 годах французских евреям было дано гражданское полноправие, Рабинович не находит нужным указать, что это было связано с Великой Французской революцией (I, 124). Во многих случаях объяснения судеб евреев сводятся к вопросу о хороших или плохих правителях, о чем свидетельствуют детски наивные замечания типа: «Такой справедливый государь не мог не относится хорошо к евреям…» (I, 38). И если «христианство было и осталось чисто еврейским продуктом» (I, 10), то как объяснить тогда поведение тысяч евреев, которые во времена Крестовых походов или погромов Хмельницкого готовы были принять мученическую смерть, чтобы избежать крещения? В том же ряду заявление о Лютере — оказывается, «творец немецкой реформации укоренил в своих последователях многие из грубых средневековых предрассудков, против которых он призван был бороться» (I, 115). Думаю, Лютер был бы очень удивлен, узнав о таком своем призвании, да и хорошо бы узнать, кто же его призывал. Понятно, что Рабиновичу не нравится, когда преследуют или оскорбляют евреев, но заявляя, что «большинство христиан видело в евреях странный и непонятный народ, но уважало их жажду знаний, стремление поддерживать тесные семейные и межсемейные связи, дух взаимопомощи» (I, 144), он выдает желаемое за действительное. Множество фактов свидетельствует совсем о другом. Рассуждая об антисемитизме, Рабинович явно не готов адекватно воспринять реальность, что такое социальная истерия, он просто не понимает и трактует происходящее в духе наивного рационализма.


К тому же, временами нашему автору не хватает чувства меры и такта — в частности, рассуждения о том, почему можно самым критическим образом отзываться о русском народе, но необходимо сохранять полнейшую деликатность по отношению к евреям, мягко говоря, не всех способны убедить. И справедливо осудив отношение большинства поляков к своим еврейским согражданам в период Холокоста, не следовало бы писать после этого, что немцы «вырезали, как баранов, около 1,5 миллионов поляков» (II, 346). Оставим подобные страсти авторам газеты «Завтра».Для исторической монографии не вполне приличны и такие стилистические изыски, как, например, сообщение, что Иосиф Кобзон — это «легендарный певец и общественный деятель, любимец жителей Украины за свою доброту, неиссякаемую энергию, мастерское исполнение лирических песен и романсов...» (II, 274).


Надо быть очень мало осведомленным человеком, чтобы счесть рассматриваемое сочинение полноценным научным трудом. При всей своей пристрастности и ошибках Солженицын в этом смысле проявил себя несравнимо более серьезно. К тому же, в отличие от Александра Исаевича, Яков Иосифович, увы, совсем не писатель — и это очень заметно. Впрочем, выбирая между Солженицыным и Рабиновичем, я предпочел бы Гессена и Дубнова. Но, к сожалению, этих блестящих исследователей еврейской истории уже нет среди живущих, а их место пытаются занять претенциозные дилетанты.


[1] Рабинович Я.И. В поисках судьбы: Евр. народ в круговороте истории. М.: Междунар. отношения, 2001–2002. 2000 экз.

Кн. 1. 2001. 576 с., [8] л. ил.

Кн. 2. 2002. 576 с., [8] л. ил.

[2] Иванов С.А. Протоколы сиамских мудрецов // Неприкосновенный запас. 2001. № 4 (18). С. 62.