Валерий Дымшиц
[Ян Томаш Гросс, Александра Павлицкая. … давным-давно, кажется, в прошлую пятницу…]
Июнь 2021
Аннотации
Версия для печати



Гросс Я.Т., Павлицкая А. …давным-давно, кажется, в прошлую пятницу… / пер. с пол. И.Адельгейм. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2021. — 320 с.



Ян Томаш Гросс (1947 г. р.), польский историк, всю профессиональную жизнь проработавший в США, на протяжении многих месяцев рассказывал журналистке Александре Павлицкой о своей жизни. Получилась отличная книга.


Рискну начать ее обсуждение с фривольного анекдота. Прейскурант парижского публичного дома: час развлечений с проституткой — 100 франков; час наблюдения за развлекающимся — 200 франков; час наблюдения за наблюдающим — 300 франков. Так вот, исследования историка интересней исторических событий, которые он описывает; история историка интересней его исследований. Представляемое издание — именно о личной истории историка, о том, как связи и привязанности ранней юности превращают человека в часть исторического процесса, а потом человек становится историком и пишет книгу, и написанная им книга, то есть труд историка, сама становится историческим событием и запускает мощную общественную реакцию. А еще о том, как странно зацепляются порой шестеренки на мельнице человеческой судьбы, какие жернова приходят при этом в движение и какой горький помол сыплется из-под этих жерновов…


Ян Гросс написал книгу «Соседи: история уничтожения еврейского местечка» (2000; русский перевод 2002), посвященную тому, как в Едвабне, небольшом городке под Белостоком, в июле 1941 года поляки уничтожили своих еврейских соседей — согнали в сарай и сожгли заживо.


Участие местного населения (по указанию оккупационных властей или по собственному почину) в истреблении евреев разных стран Европы во время Второй мировой войны — общеизвестно. Неожиданной стала реакция польского общества — правых и левых, церкви и интеллектуалов — на строго научный, серьезно аргументированный труд Гросса. Это был невероятной силы взрыв негодования, поддерживаемый твердой уверенностью большинства, что историк злонамеренно оболгал Польшу и ее народ.


Впрочем, достаточно быстро стало понятно: Едвабне — не единичный случай. Поляки убивали евреев не только в начале, но и в конце войны. Убивали немногих выживших — спрятавшихся, живших по подложным документам, участвовавших в партизанском движении. Но и спасали, конечно. Одни убивали, другие спасали. Словом, всё как везде. С первым шоком от книги «Соседи» Польша справилась, и президент Квасьневский, выступая на митинге в Едвабне, принес извинения евреям от имени польского народа. Тем не менее массовое неприятие исследований, выполненных Гроссом, никуда не делось. Оно, точно глухой подземный гул, было предвестником того политического и ментального землетрясения, к которому исподволь готовилась Польша, более того — вся Восточная Европа.


Гросс выпустил свои следующие монографии — «Страх: антисемитизм в Польше после Освенцима» (2006) и «Золотая жатва: о том, что происходило вокруг истребления евреев» (2012; русский перевод 2017). Общественность встретила их не менее враждебно, чем первую. Между тем на выборах в стране победила правопопулистская партия «Право и справедливость». В глазах новой власти Ян Гросс превратился во «врага Польши». Его даже попытались лишить полученного ранее ордена. Был принят скандальный закон, запрещающий возлагать на поляков часть ответственности за Холокост. Но и сам этот закон — не более чем симптом того правонационалистического поворота, который характерен для всех постсоциалистических обществ. Разумеется, есть и своя, польская специфика. Здесь вновь обратились к мифу о Польше как распятом «Христе Европы», о ее белых незапятнанных ризах. Сам Гросс формулирует проблему с исчерпывающей точностью: «Отрицать историческую правду во имя национальных мифов — инфантилизм». Окончательно стать Европой, то есть повзрослеть, приняв ответственность как за славные, так и за позорные страницы своей истории, — тяжело, но необходимо. Подобно другим странам бывшего Восточного блока, Польша — все еще страна-подросток. В сущности, в этом нет ничего удивительного.


По-настоящему удивительно другое. Ян Гросс по факту происхождения и воспитания принадлежал к тому блестящему поколению, которое служило, наряду с советскими диссидентами, светочем сопротивления тоталитарному коммунистическому режиму. Достаточно сказать, что он учился в одной школе и с детства дружил с Адамом Михником. Среди этих варшавских «принцев и принцесс», европейски образованных интеллектуалов, встречалось поразительно много — и это в послевоенной Польше! — евреев или, как и Гросс, выходцев из смешанных польско-еврейских семей. На страницах обсуждаемой книги, повествующих о повседневной жизни молодой польской интеллигенции 1960-х, можно усмотреть немало точек пересечения с советским опытом того же периода.


Друзья Гросса, польские инакомыслящие, были людьми интеллектуально и физически бесстрашными: едва ли не все они прошли через интернирование, тюрьмы и/или эмиграцию (сам Гросс, прежде чем уехать на Запад, в 1968-м провел пять месяцев в тюрьме). И все-таки в наши дни значительная часть из них дрогнула, столкнувшись с сочинениями профессора из Принстона. В «Соседях» и других его книгах проступал нелицеприятный, то есть, попросту говоря, нормальный, человеческий, а не «сверхчеловеческий» портрет Польши, польского народа, польского крестьянства. Многие былые соратники испугались — прежде всего за целостность своей интеллигентской веры в народ — и начали отворачиваться от Гросса: одни попросту прокляли его, другие вступили с ним в жесткую и несправедливую полемику. К такому удару со стороны «своих» Гросс оказался не готов. В книге присутствуют два лейтмотива, образующих ее внутреннюю драматургию: первый — счастливая юность, дружба, студенчество; второй — критика со стороны друзей, считающих (а ведь речь о либералах!), что историк оклеветал Польшу, их общую отчизну. Гроссу искренне наплевать на свист из правоконсервативного и клерикального лагерей, но неприятие со стороны старых друзей для него мучительно.


Однако у этого конфликта есть еще одно измерение, которого нам всем так не хватает: умение сочетать бескомпромиссный спор с верностью дружбе и человеческой приязни. Гросса гложет обида, потому что нынешние оппоненты зачастую кажутся ему честнейшими и талантливейшими из людей. Например, его порицает друг юности Адам Михник, но именно Михнику Гросс посвящает развернутый панегирик, отмечая разнообразные таланты главреда влиятельной варшавской «Газеты Выборчей». А дальше создатель книги Александра Павлицкая делает удивительную вещь: сопровождает основной текст приложением — недлинными эссе о Гроссе, написанными как теми, кто с ним солидарен, так и теми, кто его резко критикует. И все они, в том числе несогласные с Гроссом, говорят о нем с любовью и уважением.


Журналистская работа Павлицкой выше всяких похвал. Умные вопросы, направляющие ход беседы, которая длилась почти год, так же как уже упомянутые высказывания друзей и коллег Гросса, очень украшают книгу. Что касается перевода, то его подготовила Ирина Адельгейм — один из лучших современных переводчиков с польского и одновременно ученый, специалист по польской культуре. Ей же принадлежат обширные и всегда уместные комментарии, раскрывающие многочисленные персоналии, явления и события, которые могут быть непонятны широкому русскому читателю. Получилась, не постесняюсь повторить, отличная книга.


Подведем итог. Гросс не считает себя ни евреем, ни знатоком еврейской истории. О своих еврейских предках он говорит с удовольствием и гордостью, но несколько отстраненно. Так, допустим, филолог мог бы говорить о собственном отце — выдающемся физике: папа, дескать, был физиком, я им горжусь, но сам к физике отношения не имею. Гросс — поляк, польский историк и польский патриот. Проблемы своей родины — и в прошлом, и в настоящем — волнуют его больше всего. Евреев в сегодняшней Польше почти не осталось. Но что же делать, если евреи — и Гроссу удалось это блистательно показать — по-прежнему остаются тем индикатором, которым проверяется состояние польского общества. И, боюсь, не только польского.