Валерий Дымшиц
[Велвл Чернин. Маска на маске;
Борис Сандлер. День памяти в городке Амнезия]
Декабрь 2020
Аннотации
Версия для печати



Чернин В. Маска на маске: [стихи] / пер. с идиша автора, В.Слуцкого [и др.]; предисл. М.Крутикова; ил. Х.Сокола. – Биробиджан, 2020. – 130 с.: ил.


Сандлер Б. День памяти в городке Амнезия: рассказы / пер. с идиша Ю.Рец, М.Хазина, Е.Сарашевской; предисл. М.Крутикова; ил. М.Глейзера. – New York: Yiddish branzhe, 2020. – 364 с.: ил.


        

Многие думают, что никакой современной литературы на идише не существует. Правда, еще больше тех, кто о литературе на идише просто не думает и вообще не подозревает, что она когда-либо существовала. Но с этим так сразу не справиться, приходится начинать с малого. А пока оттолкнемся от личного опыта.


Всякий раз, когда я читаю открытые лекции о литературе на идише, происходит одно и то же. Некоторые слушатели сперва удивляются: кто бы мог предположить, что она такая богатая? Потом огорчаются: сколько всего не переведено на русский. Потом, испытав мгновенный укол совести, тихо сокрушаются: кое-что все-таки переведено, особенно в последние годы, а они это «кое-что» не только не читали, но даже о нем не слыхали. Надо, надо бы прочесть… Наконец кто-нибудь из слушателей обязательно задает сакраментальный вопрос: ну а сейчас-то как? Иссякла эта ваша еврейская словесность? Засохла смоковница? Задает — не без надежды в подсознании на утвердительный ответ: перспектива тихой скорби по умученному национальному достоянию выглядит такой уютной… Нет, говорю, не иссякла, не засохла — и называю десяток имен действующих литераторов. И добавляю: изредка их произведения даже в русских переводах выходят. Слушатели снова отчасти радуются (не сгинела!) и отчасти грустят (опять всё то же чувство вины: надо бы…). Но больше, конечно, радуются.


Так вот, у меня для вас хорошая новость: только что по-русски увидели свет сразу две переводные книги современных авторов, пишущих на идише.


Но прежде чем перейти к обсуждению этих книг, следует заметить: литература — не как совокупность разрозненных текстов, а как культурный процесс — существует только тогда, когда в ней присутствует профессиональная критика. Более того, как раз ее наличие отличает литературу на живом языке от литературы на мертвом. Есть, скажем, специалисты, изучающие древнегреческую литературу, но нет тех, кто ее рецензирует. В современной литературе на идише — и представляемые издания тому свидетельство — имеются не только поэты и прозаики, но и критики, а значит слух о ее, этой литературы, кончине сильно преувеличен.


В нашем случае предисловия к обоим изданиям подготовил один и тот же человек — Михаил Крутиков, профессор Мичиганского университета, историк еврейской литературы, автор фундаментальных монографий и множества научных статей, написанных в основном по-английски и, реже, по-русски. В то же время он — едва ли не самый продуктивный критик, пишущий сегодня на идише. Фигура темпераментного критика и одновременно знатока еврейской словесности XIX–XX веков в большей степени, чем что-либо другое, создает единство литературного процесса. Каждая новая книга для Крутикова — молодое дерево в лесу литературы на идише, а он — тот лесник, который знает в этом заколдованном лесу все тропинки.


Теперь о самих книжных новинках — вынужденно кратко, хотя обе они заслуживают более серьезного разбора.


Поэтический сборник Велвла Чернина озаглавлен, можно сказать, злободневно — «Маска на маске», хотя, видит бог, это всего лишь строчка из стихотворения, написанного задолго до всякой пандемии. «Биография» книги не менее парадоксальна, чем биография ее автора. Чернин — пламенный сионист, живущий в поселении на Западном берегу реки Иордан и постоянно декларирующий свою принадлежность к так называемому национально-религиозному лагерю, иными словами — к израильским «правым», но при этом основным языком его творчества остается идиш. Многие стихи посвящены сначала вымечтанной, а затем обретенной Стране Израиля, тем не менее изданы они за тысячи километров от нее, на другом краю континента — в Биробиджане, причем на средства российского Фонда президентских грантов, выделенные общественной организации «Наследие Еврейской автономной области». Неожиданное получилось наследие…


Важнейшую отличительную черту поэтики Чернина подробно разбирает в своем предисловии Крутиков: это внутреннее многоязычие текстов, смысловая игра, возникающая при столкновении разных языков в пространстве одного стихотворения. Вторая, не менее значимая черта: обманутые ожидания наивного читателя. Сионист — и на идише? В Иудейской пустыне — и тоскует о «голусе»? Клянется Бяликом — но и Ошером Шварцманом тоже? Как это? А вот так! Таков Чернин. Короче говоря: «Зачем крутится ветр в овраге?» Ответ вы знаете и сами: «Затем, что ветру и орлу / И сердцу девы нет закона. / Гордись: таков и ты поэт, / И для тебя условий нет».


Между прочим, нет условий для Чернина и в выборе поэтической техники. Вообще, еврейская поэзия полюбила смелые формальные эксперименты еще в первой четверти XX века, так как с самого рождения вся была экспериментом: на «жаргоне» — и вдруг стихами! Необычайно богатая инструментовка свойственна и Чернину. Кажется, нет таких размеров и строфических форм, которые бы он не использовал. И всегда — не для демонстрации мастерства, а для дела. В этом отношении жаль, что в новой книге непропорционально много верлибров. Они хороши, но скрывают от читателя присущее Чернину разнообразие художественной палитры. Впрочем, выбор верлибров понятен — часть из них существует в авторских переводах на русский. Вероятно, поэту показалось, что раз уж он — природный москвич, то хотя бы со свободным стихом на языке «страны исхода» справится. Спорное решение. Верлибр переводить ничуть не легче регулярного стиха, а воссоздать все его внутренние секреты — зачастую гораздо трудней.


Русским языком Чернин в своей оригинальной поэзии пользуется крайне редко, в биробиджанском сборнике — всего один такой пример. Зато там представлены четыре стихотворения, написанные им недавно по-украински. Их качество пусть оценят знатоки, но сам жест в культурном отношении характерен. Писать на этом языке для Чернина — это значит писать на языке детства, проведенного у дедушки в Пирятине, где домашний идиш бытовал в оболочке уличного украинского. И вместе с тем это — очередной «бой» в продолжающемся уже два столетия восстании «простонародных» языков против «государственных» и «имперских». В былые времена на Буковине по тем же мотивам Федькович и Мангер перешли в своем творчестве с немецкого на украинский и идиш соответственно.


Кроме всего прочего, «Маска на маске» — несомненный шедевр книжной графики. Издание оформил Хаим Сокол, один из самых востребованных актуальных московских художников. Насмешливые воро́ны в средневековых остроконечных Judenhut и черном хасидском оперении, перелетающие со страницы на страницу, рождают массу ассоциаций. Ворона — она всегда и местная, и пришлая, то есть не перелетная, а мигрирующая. Воро́ны встречаются во всех странах, их ареал — вся человеческая цивилизация, их биотоп — любой социокультурный ландшафт. Никто ворон особенно не любит, и обвиняют их тоже во всяком. Вороний грай слышал каждый, да не каждый понял. Ну и так далее… Нарисовано же всё с такой покоряющей небрежной свободой, что грань между случайной кляксой и продуманным штрихом оказывается совершенно стертой. Впечатляет и дизайнерское решение: словно замаранные черным и серым поля, словно просвечивающие сквозь листы иллюстрации (на самом деле специально блекло напечатанные на оборотах) — это не только прекрасно само по себе, но и возвращает нас к высоким стандартам книг на идише, оформленных большими художниками прошлого. Например, Шагал когда-то «cделал» несколько сборников Давида Гофштейна и Аврома Суцкевера, а Сокол теперь — сборник Велвла Чернина. Если же вспомнить, что Хаим Сокол прекрасно владеет идишем и иногда, опять-таки как Шагал, пишет на нем стихи, то подобие становится полным.


Для симметрии разговор о прозаическом сборнике Бориса Сандлера начнем с того, на чем закончили обсуждать поэтический сборник Велвла Чернина, — с иллюстраций. Они тоже очень хороши, но их автор — представитель совсем другого, нежели Хаим Сокол, поколения. Михаил Глейзер — один из лучших театральных и книжных художников Киева 1970–1980-х годов, работавший с еврейской темой еще тогда, когда тема эта была совсем не в чести. Так, он оформил знаменитый спектакль «Тевье-Тевель» в украинском драматическом театре имени Ивана Франко, а его графика сопровождала романы Григория Кановича, выходившие в Вильнюсе. Глейзер давно уже живет в США, но его дар по-прежнему силен, а глаз точен. Превосходные монохромные рисунки, своей сепией наводящие на мысль о старых фотографиях, отлично корреспондируют с ностальгическими текстами Сандлера, переносящими нас в послевоенную Молдавию.


В годы войны бессарабские евреи понесли тяжелые потери, но все-таки удар по ним оказался не столь тотальным, как в большинстве других западных областей Союза: многим удалось выжить в гетто и лагерях на территории, находившейся под румынской оккупацией. «Еврейская улица» в Молдавской ССР до известной степени продолжала оставаться традиционным социумом — с кустарями и рыночными торговцами, с не сразу закрытыми синагогами и обязательными походами в общественную баню по пятницам, с живым разговорным идишем. Вседержитель как будто поставил здесь эксперимент: что было бы с советскими евреями, если бы не Холокост.


На сегодняшний день распад коммунистической империи и массовая эмиграция перелистнули и эту страницу истории. Борис Сандлер, уроженец Бельц и многолетний обитатель Бруклина, стал летописцем заката последних — пусть не вполне религиозных, но вполне традиционных — еврейских общин Восточной Европы. Для Сандлера прежде всего важны подробности, отсюда — распираемая деталями и перечислениями, как бочка молодым вином, основательная, неторопливая, вдумчивая поступь его прозы. Сборник рассказов в русских переводах, вышедший в Нью-Йорке, по нынешнему месту жительства автора, называется «День памяти в городке Амнезия» — и слово «память» тут ключевое. С бесстрашием Дон Кихота писатель выходит на битву с ветряными мельницами беспамятства, которые перемалывают опыт народа в труху забвения. Недаром именно очертания ветряных мельниц украшают обложку этой обаятельной книги. Уверен, каждый сможет найти в ней рассказ себе по вкусу, а меня особенно привлекла новелла «Куда сбежал бумбумчик?» — лирическое и при том этнографически точное изображение еврейской свадьбы. Подчеркну: перед нами — не просто свидетельство, но генерализация коллективной памяти. И чем дальше «река времен» уносит от нас совсем еще недавнее прошлое, тем больше в нашем сознании оно становится похожим на то, каким его запомнил и описал Борис Сандлер.


Одним словом, благодаря новым изданиям, у русского читателя снова появилась возможность почитать «то, чего нет» — современную (и к тому же хорошую!) литературу на идише.